Брызжущий водоворот событий неумолимо клонящегося к своему торжественному завершению дня напоминал ему вспышку буйной шизофрении. Стандартная ситуация: с утра по пути на работу пьяного его сбивает шикарная машина, за рулём которой оказывается красноволосая бестия, его злейший враг с номером, расположенным где-то посередине начиная от единицы и заканчивая бесконечностью. Но это ещё пол дела, ведь самое интересное продолжение разворачивающегося сериала начинается дальше. Всё тем же ранним утром они едут к ней домой, словно встречающиеся уже по меньшей мере год милые возлюбленные и, как одержимые бесами, отдаются во власть смертным грехам блуда и гнева, оставляя ещё и крохотные объедки от самих себя для вечно ненасытной гордыни. Но финал этих суток попросту превосходит в своём великолепии все предыдущие сумасшествия дня, обрекая их на позорное фиаско и с победоносной самоуверенностью занимая на пьедестале первое место победителя: вот так просто по его хотению и по его же велению они собираются в Россию. Хотя он был уверен, она хотела этого так же, как и он, ей нравилось это ни чуть не меньше, чем ему. Иначе что ей тут делать.
Но даже для его хаотичной жизни, где никогда не было места стабильности, а убегающие куда-то вместе со временем прожитые дни, сшиваемые в цветную киноплёнку дорогостоящего боевика, который, несомненно, стал бы шедевром и собрал не один миллион долларов в прокате с трёхмерными спец эффектами расцветающих взрывов, ужасающих своими последствиями катастроф, жестоких драк, кровопролитных жертвоприношений и неудержимого секса, подобные безумия не желали упорядоченно складывается на отведённых им полках сознания, напоминая более разбросанную ребёнком лапшу или спутанные рождественские гирлянды. Не успевал он отойти от одного события, как ему на пятки начинало остервенело наступать, а то и вовсе подгонять жёсткими пинками нечто совершенно новое, координально заставляя корабль его мыслей, желаний и действий менять один курс на совершенно иной. Но всё же, ему нравилась это беспрерывная смена обстановки. Ведь человек смертен. Более того, человек внезапно смертен. Он знал это и потому жил лишь желаниями, не имея даже толком мечты. Всё, чего хотел, он рано или поздно получал. Мечта же обязана быть несбыточной, а ему отчего-то никак не хотелось, чтобы в жизни было что-то, чего бы он не смог добиться. Возможно, это был неосознанный страх. Ведь страхи есть у всех, отчего же ему быть исключением.
Он бросил на неё небрежный взгляд, вновь подмечая перемены в её настроении. Она не была более ни разъярённой тигрицей, ни величавой королевой, скорее обратилась вдруг в какого-то искренне счастливого ребёнка. Он понятия не имел, что на неё так подействовало: выпитый алкоголь, накатывающая усталость или, быть может, неизвестная ему её любовь к полётам. Но такой она нравилась ему больше, хотя он и не желал впускать в свой сознательный процесс подобную мысль.
- Может быть. Но, кажется, дам положено пропускать вперёд, - он кротко усмехнулся, обронив свои последние слова перед взлётом и отворачиваясь от её фигуры напротив. Страх полёта дятлом бился в затылок, а он всё ещё думал о том, как за такой короткий срок эта чертовка стала для него настолько терпимой, что он не против её компании на отдыхе.
Модернизированный кукурузник уверенно тронулся вперёд, разгоняясь в безумном желании вырваться в небо, для которого он и был предназначен. Приборная панель приветливо подмигивала боязливому пилоту красными, жёлтыми и зелёными огоньками, пытаясь уверить его в том, что всё в порядке. Земля уплывала куда-то вниз, а разодранные в клочья каким-то неизвестным зверем облака становились всё ближе. Сосредоточенность постепенно вытесняла страх, прогоняя прочь иллюзию того, что костлявые и когтистые руки его сильнее стягивали бинты на груди, мешая дышать. Секунды сменялись минутами, минуты перетекали в часы, медленно перебираясь к тому времени, когда они уже должны будут, наконец, прилететь.
Полёт их не был вечным и посадка оказалась весьма удачной, безжалостно вдавливая в грязь навязчивые панические мысли того, что у сказки этой мог быть плохой конец без классического «и жили они долго». Несколько минут ему потребовалось на то, чтобы успокоить себя после полёта, и ещё меньше на то, чтобы понять, насколько же он устал. Первым делом метнулся в глубь небольшого самолёта, ощущая всю какофонию чувств от затёкших конечностей. Там, где было его место, должна была быть и его сумка с запасными вещами. В чём-то он бывал предусмотрительным. Накинув на себя свежую, удобную и, самое главное, подходящую по размеру рубашку, пусть и немного мятую, он вытащил и необходимые документы, после чего совершил несколько незатейливых операций с телефоном, заказывая им номер в гостинице. Девушка отчаянно не желала просыпаться, а у него не было никакого желания тащить её на руках. Шатающейся походной она следовала за ним. С такой же наивной доверчивостью, наверное, и мотыльки летят на огонёк. Дальше было проще. Усадив её в автомобиль, он занял место водителя. И они тронулись. Снова. Только теперь путь их лежал вовсе не в небо, а в густую и тихую ночь, когда услышать можно было каждую звезду.
То, как они оказались в заказанном номере, он уже помнил плохо. Настойчивая царица сна то и дело заключала его в свои нежные объятия любовницы, нашёптывая незамысловатую колыбельную на ухо. Ноги наливались свинцовой тяжестью, мышцы ныли от усталости, начали напоминать о себе все полученные этим днём травмы. Перед глазами у него то и дело маячила очаровательная улыбка сотрудницы отеля, которая подобна назойливой мухе в жаркий летний день не переставала услужливо предлагать свою помочь. Ещё бы она не расшевелилась, ведь не каждый день у них заказывали президентские номера. Он посчитал что просто люкс для новобрачных будет слишком скромно. Не каждый день летаешь отдыхать с кем-то, находящимся в твоём чёрном списке. В тот момент, когда нужно было идти в отель, он посчитал, что девушку до номера донести будет проще на руках, нежели пытаться разбудить. Заказанный номер слепил своей роскошью, правда, он мало уделил внимания тому, чтобы оценить все местные изыски интерьера по достоинству. Ему хотелось одного, бросить бренное тело девушки и завалиться на кровать. Бросить, однако, он не осмелился, на разборки сил бы потом ушло куда больше, пришлось нести до без преувеличений царской кровати, где места сполна хватило на двоих.
Он провалился в забытьё практически сразу же, как только голова его опустилась на мягкие и воздушные, словно хорошо взбитые сливки, подушки. Но ему не снилось абсолютно ничего. Уставший организм не волновало ничего из того, что с ним сегодня приключилось, он желал лишь отдыха и только. Изредка лишь в вязкое, словно жирное масло, сознание врывались приглушённые голоса. Они возбуждённо пытались что-то объяснить, но он не слушал. Потом перед глазами маячила то улыбка, то красная копна волос и убегающий в темноту силуэт, то зловещие светлячки окружали его и начинали водить хоровод. Но потом его снова окутала такая родная и такая успокаивающая тьма.
Правда, ненадолго.
Голос. О, этот проклятый голос. Он настойчиво пытался ворваться к нему в голову и послужить катализатором для запуска мыслительного процесса, заставляя его проснуться. Он попытался было что-то возразить, но язык предательски не желал слушаться, выплёвывая нечленораздельные и абсолютно не поддающиеся расшифровке звуки. Жаль, лекция вышла бы очень красочной на описания.
Её взяла. Он встал, протирая рукой глаза и пытаясь сфокусировать зрение. Первым же делом смерил её гневным взглядом. Она-то в отличие от него выспалась, а ему, выходит, не даёт. Дрянь. Как ни крути.
Не дав сказать ему ни слова, увлекла за собой, как недавно он её. По пути в другую комнату, которая в следствии оказалась ванной, он мельком обернулся в окно - всё ещё ночь. Как только он переступил порог ванной комнаты, сразу же стало ясно, куда девушка звала его с таким возбуждённым нетерпением. Вместительная ванная, вальяжно раскинувшаяся в центре комнаты, была наполнена лепестками роз и... молоком? Остатки сна невольно улетучились, не забыв, однако, пообещать вернуться в скором времени. Про себя ему оставалось лишь отметить её находчивость и сообразительность. Пока он пытался загипнотизировать взглядом ванную, девушка скользнула к нему за спину, и следом вновь её голос вкрадчиво размял тишину.
Осмыслив сказанное ей, он как-то недовольно поморщился, словно никак не мог справиться с долькой лимона, которую казалось невозможным ни проглотить ни выплюнуть, а кислота тем временем продолжала раздражать вкусовые рецепторы на языке. Склонил голову набок, словно это могло как-то помочь ему не слышать её вовсе. В этот момент ему действительно было очень жаль, что его спутница, вопреки русалки из детского мультика, умеет говорить. Упёртый взгляд, устремлённый до сего момента на ванную, смотрел уже куда-то сквозь неё, пытаясь, очевидно, одной лишь силой недовольной мысли прожечь и расплавить металл. Она хотела знать его имя. Даже, более того, она жаждала знать его имя. Глупо было надеяться и полагать, что этого момента не настало бы. Да и он сам виноват в этом её желании, столь сблизив себя с ней, явно перестаравшись со своими фирменными выходками, пробудившими в ней лишь ненасытный интерес.
Он не хотел называть себя, хоть и не мог дать тому точного и однозначного объяснения. Как и в сотне иных ситуаций, в нём боролись противоречащие сами себе эмоции, что уж там до мыслей, они зарождались в его голове крайне редко, хоть и всякий раз очень кстати. Если он ответит ей, если удовлетворит сейчас её желание и хотение, между ними уже не будет той разделяющей грани, переступать которую он отчаянно не желал и сопротивлялся всеми возможными способами, пусть и не осознавая этого. Слишком привык к тому, что его знают лишь люди близкие или уже давно и мучительно умершие. Хотя, людей близких, действительно дорогих, у него никогда и не было, это слово в разговоре он никогда не употреблял и о настоящем значении его вряд ли догадывался, окрестив им лишь несколько раз за всю свою жизнь нынешних коллег по работе.
Сделав несколько шагов вперёд, он приблизил своё тело к ванной и опустился возле неё на корточки, до неприличия продлевая такие томные для девушки минуты ожидания перед его ответом. На губах уже плясала благостная улыбка, и всё выражение его лица приняло привычное выражение тонкой издёвки.
- Или? - он не договорил вопроса, прикоснувшись пальцами до гладкой белой поверхности, заставляя покрыться её неровными кругами. - Я буду принимать ванну один? Знаешь, меня это устроит даже больше. Всяко будет безопаснее, - он усмехнулся, внимательно разглядывая пришедшие в движение алые, словно свежая кровь, лепестки роз, вспоминая их совместный душ и вместе с тем ощущая приятное чувство ноющей боли от порезов на груди. Они заживут ещё не скоро.
Но в самом деле, что она могла сделать? Утопить в молоке? Вряд ли хватит сил, но даже если так, такой смерти можно даже позавидовать, не всякий может себе такое позволить, да и газеты после будут захлёбываться нелепой вестью о "молочном" утопленнике в президентском номере лучшего отеля города. Уйти? Как далеко она сможет уйти без денег в незнакомой стране? Даже если вдруг накинется сейчас на него, и из-за какой-то глупой причины он не сможет оказать должного сопротивление, то уж точно как-нибудь переживёт и даже сумеет получить удовольствие.
Капли молока мелким градом ссыпались с пальцев обратно. Они поменялись местами, теперь, кажется, ему придётся ждать её реакции. Он был уверен, она его е разочарует.

Кажется, на этот раз он действительно перестарался. Не взирая на метровое расстояние, разделяющее их уставшие после насыщенных суток и измученные друг другом тела, он имел удовольствие отчётливо, словно бы над ухом, слышать рассерженный скрежет её зубов и хруст костяшек сжимаемых в кулак пальцев, что тонкими и ухоженными ноготками, несомненно, впивались в нежную кожу ладоней. А уж не ощутить на своей шкуре всю силу её недоумевающего взгляда и попросту было невозможно. Даже не глядя в её сторону, он понимал, ещё чуть-чуть и она может взорваться. И дело было далеко не в том, что ему так легко удалось вывести её из себя, нет, что-то внутри, хоть и очень вялое, настойчиво подсказывало ему: он имел неаккуратность, сам того не желая, обидеть свою спутницу. От осознания сего прискорбного факта всё наслаждение от содеянной пакости как-то сразу же улетучилось, подобно разлитому по столу тонким слоем спирту, стирая с его лица выражение тонкой издёвки и надевая на него маску высшей степени недовольства сложившейся ситуации. Ещё немного и с его губ сорвутся чёрные мухи проклятий.
На какие-то минуты он почувствовал себя виноватым. И всякий адекватный человек в подобные моменты жизни поспешил бы попросить прощения. Но даже одну единственную мысль о возможности подобного поступка он приравнивал для себя к смертной казни. Ведь если он не мог сказать случайному прохожему, наступив тому на ногу, элементарного извинения, то как мог он сейчас выдавить из себя это проклятое слово? Нет. Хватит с него того греха перед его богом, что он не убил её там, в мастерской, сразу же, как только пожелал того. И хотя не взирая на этот самый весомый его аргумент чувство вины всё же изредка кололо его тупыми иглами изнутри, он всеми силами старался отложить это на потом.
То, что она, наконец, смогла совладать с эмоциями, он заметил лишь когда её тело оказалось рядом с ванной и так близко от него. Избавилась от тяжести махрового халата, не скрывая более манящей красоты своего обнажённого тела. Её не портили даже многочисленные царапины и порезы, не успевшие ещё зажить после их недавнего сближения. Но дать ему насладиться своей красотой, она, похоже, не собиралась, так скоро укрыв её за нежностью тёплого молока. На лице её более не было и капли ярости, она казалось весьма умиротворённой, но он был уверен, что внутри она сохранила и подавленное чувство злости и обиду, хоть и не покажет их ему более. Он с удовольствием поймал себя на мысли, что желает её ничуть ни меньше, чем желал днём, в небольшой, но уютной комнатке, которая и была её домом.
Она вновь пришла в движение, выловив в ванной один из многочисленных лепестков и, ещё немного погодя, высказав пожелание на счёт отсутствия света. А следом за словами коснулась живым когда-то кусочком бархата до кончика его носа и губ. Ударивший в голову резкий аромат цветка заставил окружающий мир пошатнутся. Отведя рукой в сторону её кисть, в которой она держала лепесток, он без лишних слов, лишь с неопределённой ухмылкой на губах, поднялся на ноги и, вернувшись назад, стукнул пальцами по выключателю.
Прежде чем он вернулся обратно, прошло по меньшей мере пятнадцать минут. Привыкнув глазами к темноте с присущей ему самоуверенностью без особо труда ориентировался в номере, не допуская даже, как могло показаться, мысли о том, что он может где-то споткнуться или промахнуться. Ногой заставил подъехать к ванной устроившийся у стены поблизости с раковиной сервировочный столик, на который после опустились бутылка вина с двумя бокалами и пара небольших тарелок с крохотными по его оголодавшим меркам порциями привычного для жителей страны восходящего солнца суши. Это вовсе не было шагом к примирению, но заказывать еду на одного себя, решив уже однажды ехать отдыхать с кем-то, он тоже не собирался. И хотя всё принесённое было лишь лёгким перекусом после целого дня, когда им ни разу не удалось положить в рот и крохотного кусочка пищи, он считал это всё же лучшим, чем совсем ничего. И был абсолютно твёрд в своём намерении совместить приятное с полезным.
Отойдя в сторону на несколько шагов, он смог, наконец, избавится от одежды, оставив на себе лишь цепочку серебра с замысловатым знаком медальона, и с неудовольствием подмечая, что повязка, обвивающая грудную клетку, давно уже сделалась влажной. Но заострять на этом внимание сейчас было попросту непозволительной роскошью.
Ванная действительно оказалась довольно просторной, чтобы вместить в себя их обоих. Впрочем, он не был бы против и возможной тесноты. Он благоразумно устроился против неё, подмечая, что от терпкого запаха молока, смешанного с лепестками, голова вновь начинает кружится, чему ещё более способствовал пробуждающийся голод.
- Мы в России, - он сказал это, до середины заполняя бокалы вином, сказал таким голосом, каким обычно говорят о том, что где-то с утра прошёл дождь или что нужно будет сходить позже на рынок за продуктами, словно их спонтанное пребывание в чужой стране было чем-то вполне обычным и совершенно повседневным. Отставив бутылку и уверившись в том, что она никуда не упадёт, он перевёл на девушку самодовольный ухмыляющийся взгляд, ожидая какой-либо новой реакции.

Отстраняющие от реальности мысли завладели им много раньше, чем она дала ему желанный ответ.
Ванна из молока вернула далеко в прошлое, может лет на тринадцать назад, может, ещё немного раньше. Это была интересная книга, такие встречаются редко. История про молочного мальчика глубоко врезалась ему в душу, хоть со временем и забывалась за ненадобностью. Слова древней легенды отчётливо всплывали в сознании, рисуя в воображении расплывчатые иллюстрации к грустному по его мнению повествованию.
Его купали в молоке с самого раннего детства. Родители мальчика без устали вселяли в него уверенность - он сродни самим богам и обязан по виду отличаться от простых смертных. Ежедневно к их дому доставлялись бочки с отборным молоком от лучших коров, и ребёнок мариновался в них дни и ночи напролёт. Через десятилетия парень добился своего, став обладателем идеально белого цвета кожи. Этого оказалось мало, он пожелал, чтобы люди приносили ему жертвы. Но одного жаления было недостаточно, чтобы причислить себя к стану богов, требуется одна сущая мелочь - умение творить чудеса и простыми фокусами тут не отделаться. Тогда он решил обратиться за помощью к богам и, не получив желаемого от одних, заключил сделку с древними и могущественными силами зла, пообещав им в распоряжение на ближайшую тысячу лет свой город взамен на одну уникальную способность. Вернувшись обратно, он окончательно лишился рассудка, получив долгожданный дар. Молочный парень бегал по улицам и прикасался отравленными пальцами до всего, обращая всё живое в чистое золото. Когда в городе не осталось ни единой живой души, он превратил в свои охотничьи угодья близлежащие поселения. Тут-то древнее божество и осознало свою ошибку, дар белолицему был пожизненным и отобрать назад его было невозможно. И тогда для мальчика с молочного цвета кожей придумали ловушку. Обманом его заманили в пещеры, где он и был погребён заживо, умирая долгой и мучительной смертью в месте, где его дар был бессилен...
Её голос выдернул его обратно, заглушая душераздирающие вопли белолицего и скрежет ногтей по замурованной двери гробницы, возвращая взгляду прежнюю осмысленность. Как ни старался, он не мог вспомнить имени древнего царя, пожелавшего слишком много и не сумевшего вовремя остановится, поэтому совсем скоро бросил бесполезные попытки, решив разобраться с кусочными воспоминаниями по возвращению домой. Наверное, получив подобный дар от своего бога, он бы тоже не смог так просто остановится. Но он бы убивал не ради своего удовольствия, вовсе нет, он бы терзал и мучил души для своего великого и благосклонного к нему божества.
Потянувшись рукой за тарелкой, он бросил на девушку изучающий взгляд. Хоть и весьма смутно, но всё же уловил тот момент, когда она решила с головой окунуться в белоснежное молоко. На ставшие мокрыми, густые волосы, такие же алые, как и истерзанные ради их маленькой прихоти розы, наверняка налипло несколько лепестков. Эта мысль почему-то нравилась ему сейчас особенно сильно. Аккуратные прикосновения её ног, бывшие, очевидно, случайными, вовсе не оказались для него неожиданными, увеличивая томившееся внутри желание, которое сдерживал разве что только ненасытный голод. Жалкая пародия на приготовленные криворуким, по его мнению, поваром суши на голодный желудок вместе с вином, отчасти заглушающим вкус, оказалась не такой уж и отвратительной. Убрав посуду на место, он окинул недоеденную девушкой порцию тоскливым взглядом, однако даже не думал о том, чтобы тянуться за добавкой. Но наслаждение пищей было коротким.
Когда она с участием поинтересовалась о его ране, глаза его как-то слишком гневно блеснули в кромешной тьме. Чёрт возьми, она всё-таки над ним издевается. Сперва чуть не изрезала на хренов собачий корм, а теперь спрашивает, как он себя чувствует с таким видом, словно интересуется о том, как он отдохнул в минувшие выходные. Где-то внутри него снова завертелся в смешанном с ненавистью нетерпении злобный ворон. Чёртова дрянь. Каково же сильно в этот момент было его желание заставить её испытать ту боль, которую испытывал он сам. Но, всё-таки, он найдёт в себе силы подождать ещё немного, что бы уж после сполна насладиться приношением её в жертву. Он ни на секунду не сомневался в том, что из неё выйдет прекрасная жертва.
Вместе с злостью по телу неспешно разливалась волна наслаждения. И вправду, он ведь совершенно отвлёкся от физических ощущений на мысли и еду, а между тем на коже расцветали всё новые и новые бутоны боли. Оплетающий тугими кольцами тело бинт давно уже пропитался не только кровью, но и молоком, раздражая белоснежными водами наверняка ещё не затянувшиеся глубокие порезы.
- Прекрасна, - злой сарказм вспорол тишину с треском разрывающейся ткани. Вряд ли он когда-нибудь простит ей выходку с ножом в душе. Как, впрочем, вряд ли ей требовалось его прощение. Если задуматься, они были квиты. Но кому тут думать?