Пустая бутылка из под дорогого пива гулко бухнулась о дно мусорного бака.
Предрассветный сумрак стелился по земле, оплетая клейкими щупальцами кусты и деревья, машины и коляски, подъезды и скамейки. Простыни, развешанные на балконах после стирки, белели среди синего полумрака подходящей к концу ночи жуткими призраками невинно убиенных неизвестным маньяком детишек. Проказницы-тени плясали по аллеями, переплетаясь друг с другом в вычурных танцах, обмениваясь душевытесняющими объятиями и страстными засосами, в разыгравшемся воображении раздавался их гиеновый хохот. И без того далёкие звуки доносились до сознания приглушённо, словно сквозь пышные подушки, облепившие голову, однако смысл и значение их были неясны. Улицы были окутаны мёртвым сном.
Алкоголь мягко заполнил желудок, разливаясь по телу нежным теплом, щекотя вкусовые рецепторы на языке приятной горечью и одурманивая рассудок, укрывая его пеленой забвения. Мозг словно бы плавал в заполнившем черепную коробку меду, ещё не расставшись до конца с сладкой дремотой. Полусонное состояние, удобренное терпким алкоголем заставляло воображение вырисовывать причудливые картинки, которые всякий опытный врач назвал бы галлюцинациями. Но ему не было дела до заумных диагнозов.
Где-то далеко позади раздался скверный шум, раздирающий барабанные перепонки. Обернувшись на всё нарастающий гул, перед его глазами предстало несущееся нечто с расплывчатыми контурами бешеного красного цвета, словно желая собрать всех быков во круге, которых, кстати, тут никогда и не водилось. Мелькая, словно каналы телевизора во время помех, мальчишка с сияющими бирюзой глазами выскочил на середину дороги, с демоническим смехом толкая под скоростную тачку благоразумного вида чахлую старушку. Когда мираж расплывчатого пятна столкнулся с не более реальной старушкой, всё взорвалось с глухим хлопком подобно воздушному шарику в глупом мультике, забрызгав асфальт кровавыми ошмётками, что тут же начали плавиться, растекаясь по асфальту всё чернеющей жижей. Отрывающиеся от общей субстанции щупальца лениво перекатываясь грудой мышц и пульсируя подобно крупным артериям всё сокращали расстояние до альбиноса, опутывая ноги и поднимаясь выше, с омерзительным чавканьем оплетая грудь и шею, в желании переломить все кости.
Непомерно громкий и до раздражения знакомый гул прогремел над ухом, с ног до головы обдавая ледяными брызгами.
- Твою мать!!! - можете быть уверены, он проснулся. Глаза блеснули яростью в след удаляющейся машины, поливающей асфальт, металл медальона на шее холодно блеснул в разжижающемся сумраке. Морок унесло лёгким дуновением ветерка вместе с остатками сна.
Теперь можно с уверенностью сказать - утро не задалось. Уже более твёрдо ступая по дороге и огрызаясь на всё, что встречается по пути, он даже не подумал ждать, когда загорится нужный свет, чтобы перейти дорогу. В конце концов, какому клиническому идиоту может приспичить ехать куда-то в такую рань на бешеной скорости по дороге самого тихого и спокойного района Токио?
Ещё немного, и он непременно придёт на работу, в родной бар и забудется за любимым делом, молитвами и дорогой выпивкой, сгоняя прочь воспоминания проклятого утра.

Это было не просто неожиданно. Это было, скорее, в н е з а п н о.
Мягкий рокот дорогих движков навороченной тачки, стремительно нарастая, настойчиво пролезал в уши и колотил всеми лапами по барабанным перепонкам, словно гость, которого не желали впускать в дом нерадушные хозяева. Показавшееся на горизонте дороги пятно изумруда с пляшущими огнями фар, в клочья разрывающими остатки предрассветного сумрака, что отступал в тень до грядущей ночи, было наивно принято всё ещё окутанным нежным покрывалом алкоголя сознанием за очередную игру расшалившегося ни на шутку воображения. Однако отрезвляющая мысль, гвоздём вонзившаяся в самый центр мыслительного процессора, слишком поздно приняла статус "обработанной информации", не успев послать телу сигналы к действиям, именуемыми в простонародье рефлексами. 
Резкий толчок грубо сбил с ног, капот машины готов был принять опрокидывающееся на него тело с горячими объятиями закадычных друзей. Окружающий мир в глазах вдруг содрогнулся и начал уплывать куда-то вниз вместе с пятном загоревшегося наконец зелёного света светофора, оставляя лишь необъятное пространство всё светлеющего неба, что начинало окрашиваться в нежно-розовые тона близ горизонта.
Затылок с неудобством упёрся в лобовое стекло останавливающейся машины, неестественно выгибая шею, заставляя пробежаться по мышцам мурашку неприязненного дискомфорта. На язык из прокушенной губы брызнула горячая приторная кровь, так похожая по вкусу на проржавевшую мокрую трубу из старого металла. О, ничто так не раззадоривает рассудок, как вкус собственной крови на губах, чуть солоноватый и заставляющий зажмуриться от удовольствия. Правый локоть при приземлении неудачно лёг на гладкую поверхность машины, выбивая сустав и заставляя волну парализующей наслаждением боли накрыть конечность от плеча до кисти. Боль от удара пульсирующими толчками собралась в левом колене, не давая возможности согнуть ногу, впрочем, оно сейчас было и не надо.
Мысли, проносящиеся в сознании одна за другой, сменяли друг друга со скоростью метающейся в панике курице, что глупые детишки через какое-то время загоняют по двору до смерти. Зубы были cжаты до сводящих скулы судорог, но вовсе не от боли, нет, наслаждение мягкими волнами, подобным кругам на воде, что появляются от брошенного в неё камня, накрывали перестающее слушаться тело. Подавить желание в экстазе, чтобы одним резким рывком до конца расстегнуть рубашку и добавить остроты ощущениям заточенным лезвием изголодавшегося по свежей крови ножа стоило огромных усилий. Но осознание того, кто находился за рулём не позволяло этого сделать.
- Блядская тачка, - искажённый сжатыми зубами голос с ненавистью вырвался в пространство. Наверное, одной этой интонации хватило бы, чтобы без преувеличений сломать адресату шею. Ну, или хотя бы руку.
Как же. Не нужно было дожидаться, пока нерасторопный водитель выйдет из машины - он и так знал, кто сидит на водительском сидение. Не так много в Токио стритрейсеров на изумрудных тачках, про которых простой наивный люд складывает байки и небылицы. Девчонка, у которой папаша владеет известной автомастерской, по ночам выделывает на опустевших дорогах столь смертельные виражи, на которые способен далеко не каждый профессиональный гонщик, не говоря уже о шайках уличных отморозков, всякий раз приходя к финишу победительницей заезда. Девчонка, с которой он встречался уже не раз, и всякой их встрече сопутствовала боль, приносящее удовольствие, и ненависть, разыгрывающая желание. Это уже становилось по меньшей мере ненормальным, грозя перерасти в навязчивую паранойю. Слишком часто они встречаются в огромном мегаполисе.
Менее пострадавшая рука с силой ударила по капоту, он желал видеть её здесь перед собой, чтобы высказать всё, что думает. Да, истирить Хидан умел, талант, как никак, его не отнять.
Кровь настойчивой струйкой заполняла рот, окрашивая недавно вычищенные зубы в розовый цвет и стекая по пищеводу в желудок, разбавляя пиво в омерзительный микс вплоть до рвотных позывов. Утихающая пока он не двигался боль укутывала тело нежностью женских ласк, заставить себя не обращать на неё внимание стоило определённых усилий.
Приподнявшись на здоровом локте, он с ненавистью зыркнул на бездарную водилу, сплюнув сгусток крови на лобовое стекло. Она то всё равно ототрёт, а ему, чёрт возьми, приятно.

Где-то в самой его глубине, куда никогда в жизни не заглядывал свет, да и вряд ли ещё заглянет, посчитав эту затею окончательно безнадёжной, затаившись между замысловато закрученной ленты кишок, переполненного завтраком желудка и селезёнки, которая вовсе не зелёная, именно в том укромном уголке, где должен проживать деятельный сверчок Джимми, ну, или на худой конец хотя бы таракан, да что уж там, хватило бы и блошки, желчно расплылось в довольнейшей улыбке злорадство, подобно обожравшемуся чёрной икры коту, греющему теперь разжиревшее брюхо под ласковыми лучами майского солнца.
Он был больше, чем доволен собой, он блаженствовал, удобряя удовольствие от ещё не до конца прошедшей боли сладостью произведённого на неё эффекта от плевка. К годалке не ходи, и так ясно - что для стритрейсера может быть дороже собственной тачки? Разве что собственная честь. Гонщики предсказуемы до рвоты. Впрочем, ему это только и было нужно. 
Она незамедлительно вышла из машины, разгневанная и готовая покарать виновного во всех грехах человеческих, коим он для неё сейчас и стал. Громкий хлопок дверкой машины ударил по ушам, "изумрудина" едва заметно качнулась, заставляя одежду мягко скользить по обтекаемой форме гладкого капота, на пару сантиметров он съехал вниз, носки ботинок уверенно почувствовали под собой твёрдую почву. Он с вальяжной вульгарностью поудобней облокотился на локте, впендюрив в неё взгляд алых глаз, неотрывно следил за каждым её движением, за каждым её взглядом, готовый уловить всякое случайно брошенное слово. Подошла. Остановилась. Для полноты картины ей не хватало разве что чёрной дряни, чего-то вроде ауры, сочившейся из ушей и ноздрей, паникой затмевая рассудок соперника впечатляющими спецэффектами. В его глазах в безумных плясках заходились огни нахальной самоуверенности и надменного злорадства. Мягкие губы исказились в чертовски ехидной ухмылке. Он был готов начать свою пылкую возбуждённую тираду во всех красках описывая её способности к вождению и то, что нельзя садиться за руль пьяными.
Но ведь что-то здесь было не так, верно?
Он только раскрыл рот, но слова лишь в беззвучие соскальзывали с языка и тонули в прозрачном воздухе, пропитанном утренней свежестью. Тягучая струйка слюны, смешанной с кровью медленно начала стекать с уголка рта, вязко опускаясь на воротник рубашки. Клетки жижи плотоядно вгрызались в волокна дорогой ткани, расплываясь отвратительной кляксой. Голос, когтями неизвестно зверя, желавшего вырваться наружу из пропасти, в которую он по неосторожности свалился, раздирал глотку. Глаза неожиданно быстро сузились в гневный прищур, нацеленный точно на неё.
И тут взрыв. Тихий, безмолвный, бесследный. Крохотная крупинка тихой ярости, влетевшая, видимо через рот и осевшая где-то в желудке, начала вдруг всё набухать от соков, закручиваться и набирать обороты, достигнув в скором времени того предела, когда растянувшийся желудок готов был лопнуть от переполнивший вдруг его всеуничтожающей злобы и слепящей ненависти, устремляясь подобно раскалённым потокам лавы вверх по пищеводу и освобождаясь в виде свистящего пара из ушей, словно в глупых "диснеевских" мультиках. Челюсть как-то судорожно закрылась, до скрежета смыкая зубы.
Необъяснимая злоба переполняла не только рассудок, а наливала свинцом все конечности тела, заставляя забыть про боль, забыть про удовольствия, побуждая к действию, словно эта гнусная девчонка могла как-то заразить его своим настроением. Её голос казался каким-то неестественно громким и грозным, но вызывал лишь необъяснимое чувство презрения и отвращения, вызывая желание любой целой уничтожить его источник, как надоедливо жужжащую над ухом мошку.
Она хочет чтобы он убрал свою задницу с капота дорогой тачки? Он непременно это сделает.
Сложно сказать, как он так быстро очутился возле неё, грузно возвышаясь над более низкой девушкой. Наверное, не облокотись он рукой о стоящий рядом фонарный столб, то непременно бы рухнул от переполнявших эмоций. Наверное, примерно так же чувствует себя воздушный шарик, до предела накаченный воздухом, прощаясь с жизнью и готовясь хлопнуться. Нужно только поднести иголку и большой бум будет неизбежен. Казалось мозг закипал, плавился и булькал закручивающимися в бессмысленный узор извилинами, а контраст горячей крови, сочившейся из ушей, как после контузии, на оледеневшей коже был незаметен на фоне бурлящих внутри эмоций.
Как-то медленно склонил голову к самому её уху, словно проржавевший механизм, движущийся на последнем издыхании. Едва заметно разлепились пересохшие губы. Резкий выдох, которому не суждено было нести с собой осмысленные слова.
Отпустило так же неожиданно, как и началось, сменив озлобление на клинический тупизм. Разрозненные мысли разбитых витражей пытались собраться в единое целое, не хватало лишь супер клея. Сознание хаотично соображало, что произошло, но ответ не желал находиться. Сбившееся дыхание бесшумно срывалось с губ, и лишь резко вздымающаяся и опускающаяся спина говорила о нехватке в лёгких кислорода.
- Хули же ты едешь на зелёный? - это был не вопль, каким он мог стать в начале. Не страдание, переведённое в шутку. Эта была сохранившаяся даже сейчас самоуверенность и желание сделать какую-нибудь пакость.

Знаете, это неприязненное ощущение, не доставляющее ни малейшего удовольствия. Как после мытья рук, когда стряхнув резким движением кистей основные брызги воды, хочется поскорее вытереть мягким полотенцем оставшиеся капельки, иссушающие кожу. Когда дождинки стекают с волос по лбу и вниз, то ускоряясь, то замедляя неминуемое падение, оставляя за собой гадкое щекотливое ощущение на лице. Когда липкий сок, попадая вдруг на тело, в секунды засыхая, стягивает кожу, трескаясь при малейшем движении и покрывая заляпанную поверхность отслаивающейся коркой. С этим же можно было сравнить то неприязненно чувство стекающих с ушей струек горячей крови, стремящихся куда-то вниз по шее, забегая под воротник рубашки и доставляя максимум неудобства, заставляя стайки мурашек пробегаться по телу, подобно кочевым табунам диких парнокопытных.
Поднеся к кубам руку, он большим пальцем стёр не успевшую ещё запечься кровь с уголка рта. Просто, без лишней показушности и не прикидываясь страдальцем, чтобы не мешала. Жаль, он пренебрегал ношением носового платка, сейчас бы он как нельзя кстати пригодился, оттереть шею и привести себя в порядок. Да, каким бы хамом он ни был, какие бы слова ни употреблял в разговоре и каких бы вольностей себе ни позволял, а внешний вид всё же оставался для него важной составляющей целостного образа. Не зря же он каждое утро столько времени проводит перед зеркалом, приводя себя в порядок? А сейчас эта поганистая девица испортила ему не только не успевший толком начаться день, но и всю презентабельность внешнего вида. Дрянь.
Приподняла голову, заглядывая ему в глаза. Интересно, она сделала это чисто для того, чтобы видеть, с кем говорит, или желая найти что-то в них? Однако, алые краски глаз переливались лишь никогда не покидающей его самоуверенностью и тщеславной надменностью, в которые перламутровыми лентами вплетались открытая насмешка и львиная доля откровенного сарказма. Примерно так же переливается всеми цветами радуги играющая под лучами солнца лёгкая изморось. Но вернёмся к его проблеме, взгляд которой со стороны выглядел весьма угрожающим, нацелившись на него из под изящных бровей. Кажется, кто-то говорил, что удавы точно так же смотрят на кроликов перед обедом. Уже в следующую секунду её губы мягко зашелестели мелодичным голосом, щедро приправленным ядовитыми нотками, донося до него лёгкий шлейф запаха алкоголя. Что же касается слов, он их не слушал, да он вообще мало слушает, когда, находясь на эмоциях, попросту не может остановиться от содрогающих его глотку ругательств в адрес обидчика. И хотя сейчас он молчал, или верней будет заметить, пока ещё молчал, ощущение было тем же, а единственная цель, замаячившая перед очнувшимся рассудком, была почти физической необходимостью подловить на чём-нибудь поганку.
- Ну да, а лошадиная доза дешёвого пойла тут совсем ни при чём, - он расплылся в ехидной ухмылке, начиная ощущать на языке привкус сладкого садизма от столь ценной находки в образе темы для продолжение дискуссии, которая, попади на телевидение, в своём так и не высказанном продолжении была бы от и до заменена заунывным сигналом "пииип", как её рука легла на его грудь. Легла и жестко оттолкнула, а сама девушка сделала шаг назад.
Приметив в ней изначальное сомнение, он не ожидал, что она быстро выйдет из ступора, оттолкнув его от себя. Неожиданно, но жить можно. Снова ухмыльнулся. Скорее по привычке, нежели найдя чем подколоть. Ведь мысли были какими-то вялыми, как размороженная поваром трава, потерявшая всякую форму и насквозь пропитанная водой, безвольной массой прилипая к любой поверхности, на которую её бросит рука творца вкусной пищи. Как уже упоминалось, обладая незаурядным умом, он редко им пользовался, так и сейчас, в мыслях даже не было того, чтобы разобраться и подумать, что за приступ хватил его несколько мгновений назад и как он связан с этой пигалицей. А возможно, недавнее опьянение так же оставило на всё никак не могущих скучковаться мозгах свой неотразимый штамп. Что же, возможно как-нибудь в другой раз ему и хватит ума подумать обо всём этом в более серьёзном настрое.
Однако не успел он опомниться, подобно оглушённой рыбине, вытащенной счастливыми рыбаками на берег, как она вновь не дала насладиться тишиной и усыпляющим бездействием мыслительного процесса. Зараза. Неужели так сложно заткнуться хоть на минуту?
- Разве я тебя насильно держу здесь? - ухмылка ещё больше растеклась по губам, он даже не пытался скрыть насмешки. Наивный тупизм, сдобренный похмельем.
А вот последняя фраза натолкнула на мысль. Хотя какая мысль, это понятие слабо знакомо Хидану. Рефлекс, вызываемые одним лишь словом и его произношением, как звонок заставлял собаку бежать к миске, истекая слюнями. Теперь спешить на работу смысла не было, лишь желание светилось в сознании сигнальным огнём, требуя "запить" происшествия несчастливого утра.
- Даже не думай сдрыснуть отсюда, - он оставил её? Да, одну, на дороге, рядом с её любимейшей тачкой. Чтобы совсем скоро вернуться с двумя бутылками пива в руках. То, что она не успела уехать, удивио, но не сильно. Он никогда не изменял себе в привычки наслаждаться вкусом лишь дорогого и качественного алкоголя. И отсутсвия в карманах денег ему не мешало, а то, каким образом он добыл "попить", вправе остаться его маленькой тайной. С гнусной ухмылкой протянул ей бутылку. Не услужливо, а, скорее, явно давая понять, что возражений не потерпит. Да и какие тут могут быть возражения?